— Почему ты так со мной разговариваешь, Таня? — резко спросила Галина Евгеньевна, хотя в голосе слышалось волнение.
— Мам, а как ты хочешь, чтобы я говорила? Я ведь не на курорте здесь живу, я работаю день и ночь, чтобы чего-то достичь.
А вы все где были все эти годы?
— Ну-ну, не нужно на меня кричать.
Может, мы с отцом и не писали часто, но мы знали, что у тебя всё хорошо.
К тому же Вячеславу нужна помощь…
— Ага, Вячеслав — как всегда, всё ему, а мне — звонок в духе «Привет, давно не виделись, пришли денег»? Или как?
— Не искажай мои слова, — вмешался Андрей Михайлович.
— Таня, мы ведь не враги…
— Не враги? Серьёзно, пап?
Ты исчез на восемь лет, а теперь тебе вдруг я понадобилась?
И Таня резко закончила разговор.
Она уставилась на экран телефона, пытаясь осознать, что только что произошло.
Голова горела, сердце громко стучало.
Тане было восемнадцать, когда она собрала небольшой чемодан и купила билет на поезд в Караганду.
Обычное плацкартное место, деньги с трудом заработанные случайными подработками — и никаких иллюзий.
В то время родители провожали Вячеслава на очередную престижную студенческую программу, где, по их мнению, он должен был блистать.
Тётя Надя, сестра матери, напоследок отпустила саркастическую шутку про Танины кривые передние зубы и её «курносый нос».
Каждый раз, когда тётя Надя шутила, Тане хотелось провалиться под землю.
С детства Таня была незаметным приложением к старшему брату.
Вячеслав, как часто говорили, «подавал надежды» в спорте, музыке, учёбе — в чём угодно, лишь бы родители могли с восхищением воскликнуть: «Посмотри, какой он талантливый».
А Таня, девочка с большими неуверенными глазами и несовершенной улыбкой, часто оказывалась на втором плане, с фразой: «Не мешайся».
«Не мешай», — говорила мама.
«Лучше иди почитай или помоги с посудой», — добавлял отец.
Таня искренне старалась угодить, но каждый раз чувствовала, что на неё смотрят с пренебрежением — будто она не смогла «выдать» ещё одного вундеркинда.
В пятнадцать лет Таня случайно увидела по телевизору документальный фильм о селекции растений.
Она смотрела на экран, затаив дыхание, не в силах оторваться: яркие кадры, эксперименты, теплицы, генная инженерия.
Для Тани это стало окном в новый мир.
Однако путь к мечте был непрост: никто не хотел покупать ей специализированные книги, никто не поддержал идею поступления на биофак.
Родители были вечно заняты успехами брата, который то выигрывал шахматный турнир, то блистал на олимпиадах.
Сестра-«неудачница» никому не была интересна.
Тётя Надя регулярно отпускала замечания:
«Танюх, кому нужны твои цветочки? Вот когда человек идёт в юристы или в финансисты — это понятно. А это всё баловство».
У Тани была заветная мечта — уехать подальше, чтобы не слышать этих ироничных «Танюх» и разговоров о бесполезности её увлечений.
После школы она решила: хватит.
Стук колёс, вокзал, незнакомый город.
Общежитие университета в Караганде, новые друзья.
В первые полгода она отправила домой только два коротких сообщения — сообщить о поступлении.
Ответ был сдержанным: «Ладно, береги себя. Твои родители.»
На этом связь сама собой прервалась.
В университете Таня почти сразу выбрала кафедру генетики и занялась изучением устойчивости овощных культур к болезням, параллельно работая лаборанткой.
После окончания её оставили в аспирантуре, где она быстро добилась значительных результатов.
Пара её экспериментальных проектов по модификации ДНК растений впечатлила научное сообщество, и однажды к ней пришла неожиданная слава: её пригласили на интервью о жизни молодого учёного на федеральный телеканал.
Вместе с этим ей предложили крупный грант, а университет выделил просторную лабораторию для её исследований.
— Таня, ты просто умница, — сказала подруга и коллега Олеся, когда раскрасневшаяся Таня вернулась со студии.
— Это просто чудо!
— Да я и сама в шоке, — засмеялась Таня, всё ещё не веря происходящему.
— Сказали, если всё пойдёт успешно, можно будет начинать крупные испытания.
А там, глядишь, пригодится не только в Казахстане…
— Главное — не зазнавайся, ладно? — подмигнула Олеся по-дружески.
— Ой, да ладно тебе, — сморщила нос Таня.
— Меня ведь с детства учили, что я просто незначительное приложение к старшему брату — какая из меня звезда?
Через несколько дней после интервью телефон Тани буквально взорвался от звонков с незнакомых номеров, в том числе из столицы.
Первый звонок был от её матери, Галины Евгеньевны.
Таня ответила:
— Танюша, привет, это мама.
Я слышала, что ты теперь… ой, даже не знаю, как сказать — наверное, молодец!
Не пропадай.
Мы видели тебя по телевизору, представляешь?
— Привет, мам.
Да, было интервью.
— А как ты вообще?
Слава совсем с катушек съехал, — вдруг прошептала Галина Евгеньевна.
— Я не знаю, что с ним делать.
Надо поговорить; может, ты приедешь и что-то посоветуешь?
— Мам, у меня сейчас очень много работы.
— Понимаю, — сказала Таня сдержанным тоном, стараясь не выдать в голосе дрожи.
— Но я не планирую уезжать из Караганды, извини.
— Мы так по тебе скучаем, — голос матери зазвучал теплее.
— Возвращайся домой, ведь мы семья.
У тебя такие перспективы, в Астане было бы удобнее!
— Я сейчас об этом не думаю, мам.
— Ну, смотри сама…
Но ты ведь всё равно одна из нас.
Приезжай, хотя бы увидь отца — у него со здоровьем не очень.
И тётя Надя спрашивает, как у тебя дела.
Бормоча что-то неразборчивое, Таня попрощалась и повесила трубку.
Она не сказала матери, что действительно чувствовала: подавленную обиду, удивление, осторожное любопытство.
Всё навалилось сразу.
На следующий день позвонила тётя Надя по видеосвязи:
— Танюх, привет!
Ну ты даёшь — я тебя по телевизору видела!
Там и грядки, и вся эта умная научная фигня!
— Здравствуйте, тётя Надя…
— Да просто тётя, чего ты такая официальная?
Я вот подумала, может, ты и правильно сделала, что уехала.
В Караганде ты лучше устроилась, чем дома.
А мы-то все думали… да ладно, что уж мы там думали.
В общем, горжусь тобой, родная.
И зубы, смотрю, выровняла?
Красотка!
— Да, пришлось, — улыбнулась Таня, хотя неприятные воспоминания о её прежних шутках защемили сердце.
— Слушай, приезжай к нам.
Сейчас ведь деньги есть — всё должно быть хорошо, правда?
Мы с мамкой уже представляем, как у тебя карьера пойдёт.
А братик твой всё ещё не может определиться…
Мы стареем, мы с Галиной Евгеньевной думали, что Слава нас поддержит, а он — нет.
— Ты теперь знаменитость, может, у тебя есть связи, может, даже поговоришь с Вячеславом по-взрослому?
Ну, вдруг ему деньги нужны или совет какой.
Он в последнее время… сам по себе.
«Я понимаю», — почти автоматически повторила Таня.
«Хорошо, тетя, мне нужно бежать в лабораторию.»
После того как она отключилась, она соскользнула с кресла на пол и некоторое время сидела там, обняв колени.
Внутри бурлили противоречивые чувства.
В течение восьми лет никто даже не позвонил, чтобы просто узнать, жива ли она, здорова ли или есть ли у нее деньги на жизнь.
А теперь был настоящий поток интереса, гордости и предложений вернуться к их «проблемам».
Неделю спустя поступил звонок от отца, который решил напомнить о своем существовании:
«Таня, привет, это папа.»
«Привет, пап.»
«Я хотел поговорить. Может, ты приедешь на пару дней? У нас тут много всего, и… видишь ли, все очень разволновались, когда узнали о твоем успехе. Мы искренне рады. Но Вячеслав сейчас в трудной ситуации, и твоя помощь могла бы ему помочь.»
«Моя помощь? Что я могу сделать?»
«Ты теперь знаменитая, может, у тебя есть связи? Могла бы посоветовать ему, где найти работу? Он не дурак, просто еще не разобрался в жизни.»
«Пап,» — Таня криво улыбнулась, — «даже не знаю, что сказать.»
Этот поток требований и намеков, что Таня должна решать чужие проблемы, стал невыносимым.
Вспышка обиды и горькие воспоминания нахлынули.
Она не хотела терять терпение, но продолжать было невозможно.
На следующий день, пока Таня была в лаборатории, поступил еще один звонок от матери; Олеся жестом показала: «Ответь, а то они будут тебя докучать!»
Таня вздохнула и поставила звонок на громкую связь.
«Мам, я на работе, говори быстро.»
«Танюша, тут кое-что…» — начала Галина Евгеньевна, и по ее тону было ясно, что она собирается пожаловаться.
«Вячеслав опять задолжал по аренде, а мы с папой не можем ему помочь. Все наши средства сейчас идут на его лечение, да и жизнь сейчас дорогая. Может, ты могла бы…»
«Мам?» — перебила Таня, оперевшись на край стола и собираясь с мыслями.
«Я должна понять, что вы все вдруг решили, что я превратилась из забытого гадкого утенка в банкомат или спасителя?»
«Как ты это говоришь, Танюша? Мы твои родители.»
«Родители.» — Таня вздохнула. — «А вы думаете, что мне есть дело до ваших проблем, после того как не было от вас ни слуху, ни духу восемь лет?»
«Ты несправедлива, дорогая,» — голос матери дрогнул. — «Ты ушла сама!»
«Да, я ушла. И это было правильно. Тогда вам было плевать на меня. Я была ненужной.»
«Так почему ты так говоришь, Таня…»
«Мам, давай будем честны. Ты всегда относилась ко мне, как к ничему, и правильно делала, потому что для тебя я так и останусь ничем. Больше не звоните, прощай!»
Таня резко завершила разговор, и в лаборатории повисла короткая тишина.
Несколько коллег неловко отвернулись, пытаясь не вмешиваться в чужую семейную драму, но все услышали последние слова.
Олеся, сидевшая ближе всех, наклонилась к Тане:
«Слушай, может, ты переоценила… все-таки это твои родители…»
«Нет, Олеся,» — ответила Таня, — «это… это давно все сломано.»
Таня сделала вид, что продолжает работать с пробирками, хотя руки слегка дрожали.
Внутри не было ни малейшего желания смягчаться, объяснять или возвращаться.
Она прошла долгий путь от той маленькой девочки, которая была ненужной, до независимого ученого с собственным голосом.
И теперь этот голос прозвучал громко и ясно.
А те, кто никогда не замечал ее, пусть продолжают жить с осознанием того, что она не собирается брать на себя чужие проблемы.
Она снова посмотрела на телефон: были пропущенные звонки от тети, отца и матери.
Но Таня не собиралась перезванивать.
Для нее было совершенно ясно: ни те родственники, которые вспомнили о ней только сейчас, не могут быть важнее ее собственной жизни, ее научных мечт и людей в Караганде, которые действительно всегда были рядом с ней.»